Машинист мальцев краткое содержание. Платонов, анализ произведения в этом прекрасном и яростном мире, план

Год издания книги: 1941

Рассказ «В прекрасном и яростном мире» впервые был опубликован в 1941 году в одном из периодических изданий. Первым названием работы было «Машинист Мальцев». В рассказе писатель описывает свой опыт работы на железной дороге. По мотивам произведения Платонова «В прекрасном и яростном мире» в 1987 году был снят одноименный художественный фильм.

Рассказа «В прекрасном и яростном мире» краткое содержание

Книга «В прекрасном и яростном мире» рассказывает об Александре Васильевиче Мальцеве – лучшем машинисте паровоза в местном депо. Все сотрудники Толубеевского депо отмечают, что никто не знает машины настолько хорошо, насколько их знает Мальцев. Он словно чувствует душу паровоза и может ощущать путь. Несколько лет Александр Васильевич работал с пожилым слесарем по имени Федор Драбанов. Однако тот сдал экзамен на машиниста и перевелся на другой паровоз, в результате чего помощником машиниста становится молодой человек Константин. Работать им предстоит на новеньком паровозе серии «ИС».

Новый сотрудник поначалу был очень доволен своей должностью. Однако со временем он заметил, что Мальцев относится к нему с недоверием. Это было заметно хотя бы по тому, что Александр Васильевич все постоянно перепроверял за своим новым помощником. В рассказе «В прекрасном и яростном мире» краткое содержание описывает, что проходит немного времени, и Константин понимает, почему Мальцев ведет себя таким образом. Дело в том, что старый машинист умеет полагаться только на свой собственный опыт и считает себя лучше всех остальных сотрудников. Несмотря на то, что новый помощник периодически злился на Александра Васильевича, он все же восхищался его опытом и уверенностью при вождении паровоза.

В рассказе «В прекрасном и яростном мире» читать можем о том, что через год Мальцев и Константин отправляется в поездку, которая станет роковой для опытного машиниста. Александра Васильевича попросили взять состав, который опаздывал на четыре часа. Диспетчер попросил машиниста сделать все возможное для того, чтобы сократить разрыв во времени настолько, насколько это будет возможно. Мальцев не смеет ослушаться приказа. Он гонит состав на полную силу. Однако уже в середине пути машинисты замечают огромную грозовую тучу. Неожиданно вспыхивает молния, и Мальцев полностью теряет зрение. Несмотря на это, он делает вид, что ничего не произошло, и продолжает управлять паровозом.

Тем временем Константин замечает, что Александр Васильевич понемногу теряет управление. Через некоторое время у них на пути появляется другой состав. Именно тогда Мальцев решил сознаться во всем своему помощнику и передает Константину управление машиной. В рассказе «В прекрасном и яростном мире» Платонова читать можем о том, что тот в свою очередь сделал все возможное для того, чтобы избежать аварии.

На следующее утро к Мальцеву постепенно возвращается зрение, однако из-за случившейся ситуации машиниста арестовывают и как в начинают уголовное производство. Доказать то, что Александр Васильевич невиновен в едва несостоявшийся аварии, практически невозможно. Константин же продолжает работать, но часто думает о своем наставнике.

Наступает зима, и Константин отправляется в гости к своему брату. Тот был студентом физического факультета и проживал в общежитии. Во время разговора Константин выясняет, что в местной лаборатории находится специальная установка Тесла, которая способна вызвать искусственную молнию. В рассказе Платонова «Прекрасный и яростный мир» краткое содержание описывает, что тогда у главного героя появляется гениальный план. Вернувшись домой, он еще раз тщательно обдумал все, что пришло ему в голову.

После этого Константин написал следователю, который занимался делом Мальцева. В письме молодой человек попросил дать разрешение на эксперимент с использованием установки Тесла. Таким образом удастся проверить зрительные органы подсудимого и, возможно, оправдать его. Проходит некоторое время, однако ответа от следователя так и не поступает. Однажды Константину приходит письмо, в котором сообщается, что прокурор дает добро на подобный эксперимент. Он хочет, чтобы экспертизу провели в лаборатории при университете.

Через некоторое время героя рассказе «В прекрасном и яростном мире» Мальцева приводят в лабораторию и используют установку Тесла. Он снова теряет зрение, чем доказывает свою невиновность. Подсудимого оправдывают и выпускают на свободу. Однако зрение к Александру Васильевичу на следующий день так и не возвращается. Константин всеми силами пытается успокоить машиниста и хоть немного подбодрить его. Однако тот даже слушать не хочет своего помощника. Молодой человек предлагает Мальцеву отправиться с ним в рейс. Неожиданно в пути к машинисту полностью возвращается зрение. Константин на радостях разрешает ему вести состав до конечного пункта. Ведь никто, кроме Александра Васильевича, не может так чувствовать машину.

В рассказе «В прекрасном и яростном мире» герои после прибытия рейса отправляются в гости к Мальцеву и долгое время беседуют о жизни. Константину удается проникнуться к своему наставнику. Он хочет заботиться об Александре Васильевиче и постараться его защитить в этом прекрасном, но порой яростном мире.

Рассказ «В прекрасном и яростном мире» на сайте Топ книг

Рассказ Андрея Платонова «В прекрасном и яростном мире» для отечественной литературы стал нарицательным. Он попал в наш и учитывая наличие в школьной программе имеет все шансы еще не раз попасть в наш .

В Толубеевском депо лучшим паровозным машинистом считался Александр

Васильевич Мальцев.

Ему было лет тридцать, но он уже имел квалификацию машиниста первого

класса и давно водил скорые поезда. Когда в наше депо прибыл первый мощный

пассажирский паровоз серии "ИС", то на эту машину назначили работать

Мальцева, что было вполне разумно и правильно. Помощником у Мальцева

работал пожилой человек из деповских слесарей по имени Федор Петрович

Драбанов, но он вскоре выдержал экзамен на машиниста и ушел работать на

другую машину, а я был, вместо Драбанова, определен работать в бригаду

Мальцева помощником; до того я тоже работал помощником механика, но только

на старой, маломощной машине.

Я был доволен своим назначением. Машина "ИС", единственная тогда на

нашем тяговом участке, одним своим видом вызывала у меня чувство

воодушевления; я мог подолгу глядеть на нее, и особая растроганная радость

пробуждалась во мне - столь же прекрасная, как в детстве при первом чтении

стихов Пушкина. Кроме того, я желал поработать в бригаде первоклассного

механика, чтобы научиться у него искусству вождения тяжелых скоростных

Александр Васильевич принял мое назначение в его бригаду спокойно и

равнодушно; ему было, видимо, все равно, кто у него будет состоять в

помощниках.

Перед поездкой я, как обычно, проверил все узлы машины, испытал все

ее обслуживающие и вспомогательные механизмы и успокоился, считая машину

готовой к поездке. Александр Васильевич видел мою работу, он следил за

ней, но после меня собственными руками снова проверил состояние машины,

точно он не доверял мне.

Так повторялось и впоследствии, и я уже привык к тому, что Александр

Васильевич постоянно вмешивался в мои обязанности, хотя и огорчался

молчаливо. Но обыкновенно, как только мы были в ходу, я забывал про свое

огорчение. Отвлекаясь вниманием от приборов, следящих за состоянием

бегущего паровоза, от наблюдения за работой левой машины и пути впереди, я

посматривал на Мальцева. Он вел состав с отважной уверенностью великого

мастера, с сосредоточенностью вдохновенного артиста, вобравшего весь

внешний мир в свое внутреннее переживание и поэтому властвующего над ним.

Глаза Александра Васильевича глядели вперед отвлеченно, как пустые, но я

знал, что он видел ими всю дорогу впереди и всю природу, несущуюся нам

навстречу, - даже воробей, сметенный с балластного откоса ветром

вонзающейся в пространство машины, даже этот воробей привлекал взор

Мальцева, и он поворачивал на мгновение голову вслед за воробьем: что с

ним станется после нас, куда он полетел.

По нашей вине мы никогда не опаздывали; напротив, часто нас

задерживали на промежуточных станциях, которые мы должны проследовать с

ходу, потому что мы шли с нагоном времени и нас посредством задержек

обратно вводили в график.

Обычно мы работали молча; лишь изредка Александр Васильевич, не

оборачиваясь в мою сторону, стучал ключом по котлу, желая, чтобы я обратил

свое внимание на какой-нибудь непорядок в режиме работы машины, или

подготавливая меня к резкому изменению этого режима, чтобы я был бдителен.

Я всегда понимал безмолвные указания своего старшего товарища и работал с

полным усердием, однако механик по-прежнему относился ко мне, равно и к

смазчику-кочегару, отчужденно и постоянно проверял на стоянках

пресс-масленки, затяжку болтов в дышловых узлах, опробовал буксы на

ведущих осях и прочее. Если я только что осмотрел и смазал какую-либо

рабочую трущуюся часть, то Мальцев вслед за мной снова ее осматривал и

смазывал, точно не считая мою работу действительной.

Я, Александр Васильевич, этот крейцкопф уже проверил, - сказал я

ему однажды, когда он стал проверять эту деталь после меня.

А я сам хочу, - улыбнувшись, ответил Мальцев, и в улыбке его была

грусть, поразившая меня.

Позже я понял значение его грусти и причину его постоянного

равнодушия к нам. Он чувствовал свое превосходство перед нами, потому что

понимал машину точнее, чем мы, и он не верил, что я или кто другой может

научиться тайне его таланта, тайне видеть одновременно и попутного

воробья, и сигнал впереди, ощущая в тот же момент путь, вес состава и

усилие машины. Мальцев понимал, конечно, что в усердии, в старательности

мы даже можем его превозмочь, но не представлял, чтобы мы больше его

любили паровоз и лучше его водили поезда, - лучше, он думал, было нельзя.

И Мальцеву поэтому было грустно с нами; он скучал от своего таланта, как

от одиночества, не зная, как нам высказать его, чтобы мы поняли.

И мы, правда, не могли понять его умения. Я попросил однажды

разрешить повести мне состав самостоятельно; Александр Васильевич позволил

мне проехать километров сорок и сел на место помощника. Я повел состав, и

через двадцать километров уже имел четыре минуты опоздания, а выходы с

затяжных подъемов преодолевал со скоростью не более тридцати километров в

час. После меня машину повел Мальцев; он брал подъемы со скоростью

пятидесяти километров, и на кривых у него не забрасывало машину, как у

меня, и он вскоре нагнал упущенное мною время.

Около года я работал помощником у Мальцева, с августа по июль, и 5

июля Мальцев совершил свою последнюю поездку в качестве машиниста

курьерского поезда...

Мы взяли состав в восемьдесят пассажирских осей, опоздавший до нас в

пути на четыре часа. Диспетчер вышел к паровозу и специально попросил

Александра Васильевича сократить, сколь возможно, опоздание поезда, свести

это опоздание хотя бы к трем часам, иначе ему трудно будет выдать порожняк

на соседнюю дорогу. Мальцев пообещал ему нагнать время, и мы тронулись

Было восемь часов пополудни, но летний день еще длился, и солнце

сияло с торжественной утренней силой. Александр Васильевич потребовал от

меня держать все время давление пара в котле лишь на пол-атмосферы ниже

предельного.

Через полчаса мы вышли в степь, на спокойный мягкий профиль. Мальцев

довел скорость хода до девяноста километров и ниже не сдавал, наоборот -

на горизонталях и малых уклонах доводил скорость до ста километров. На

подъемах я форсировал топку до предельной возможности и заставлял кочегара

вручную загружать шуровку, в помощь стоккерной машине, ибо пар у меня

Мальцев гнал машину вперед, отведя регулятор на всю дугу и отдав

реверс на полную отсечку. Мы теперь шли навстречу мощной туче, появившейся

из-за горизонта. С нашей стороны тучу освещало солнце, а изнутри ее рвали

свирепые, раздраженные молнии, и мы видели, как мечи молний вертикально

вонзались в безмолвную дальнюю землю, и мы бешено мчались к той дальней

земле, словно спеша на ее защиту. Александра Васильевича, видимо, увлекло

это зрелище: он далеко высунулся в окно, глядя вперед, и глаза его,

привыкшие к дыму, к огню и пространству, блестели сейчас воодушевлением.

Он понимал, что работа и мощность нашей машины могла идти в сравнение с

работой грозы, и, может быть, гордился этой мыслью.

Вскоре мы заметили пыльный вихрь, несшийся по степи нам навстречу.

Значит, и грозовую тучу несла буря нам в лоб. Свет потемнел вокруг нас;

сухая земля и степной песок засвистели и заскрежетали по железному телу

паровоза; видимости не стало, и я пустил турбодинамо для освещения и

включил лобовой прожектор впереди паровоза. Нам теперь трудно было дышать

от горячего пыльного вихря, забивавшегося в кабину и удвоенного в своей

силе встречным движением машины, от топочных газов и раннего сумрака,

обступившего нас. Паровоз с воем пробивался вперед, в смутный, душный мрак

В щель света, создаваемую лобовым прожектором. Скорость упала до

шестидесяти километров; мы работали и смотрели вперед, как в сновидении.

Вдруг крупная капля ударила по ветровому стеклу - и сразу высохла,

испитая жарким ветром. Затем мгновенный синий свет вспыхнул у моих ресниц

и проник в меня до самого содрогнушегося сердца; я схватился за кран

инжектора, но боль в сердце уже отошла от меня, и я сразу поглядел в

сторону Мальцева - он смотрел вперед и вел машину, не изменившись в лице.

Что это было? - спросил я у кочегара.

Молния, - сказал он. - Хотела в нас попасть, да маленько

промахнулась.

Мальцев расслышал наши слова.

Какая молния? - спросил он громко.

Сейчас была, - произнес кочегар.

Я не видел, - сказал Мальцев и снова обратился лицом наружу.

Не видел! - удивился кочегар. - Я думал - котел взорвался, во как

засветило, а он не видел.

Я тоже усомнился, что это была молния.

А гром где? - спросил я.

Гром мы проехали, - объяснил кочегар. - Гром всегда после бьет.

Пока он вдарил, пока воздух расшатал, пока туда-сюда, мы уже прочь его

пролетели. Пассажиры, может, слыхали, - они сзади.

темную степь, над которой неподвижно покоились смирные, изработавшиеся

Потемнело вовсе, и наступила спокойная ночь. Мы ощущали запах сырой

земли, благоухание трав и хлебов, напитанных дождем и грозой, и неслись

вперед, нагоняя время.

Я заметил, что Мальцев стал хуже вести машину - на кривых нас

забрасывало, скорость доходила то до ста с лишним километров, то снижалась

до сорока. Я решил, что Александр Васильевич, наверно, очень уморился, и

поэтому ничего не сказал ему, хотя мне было очень трудно держать в

наилучшем режиме работу топки и котла при таком поведении механика. Однако

через полчаса мы должны остановиться для набора воды, и там, на остановке,

Александр Васильевич поест и немного отдохнет. Мы уже нагнали сорок минут,

а до конца нашего тягового участка мы нагоним еще не менее часа.

Андрей Платонович ПЛАТОНОВ

В ПРЕКРАСНОМ И ЯРОСТНОМ МИРЕ

(Машинист Мальцев)

В Толубеевском депо лучшим паровозным машинистом считался Александр Васильевич Мальцев.

Ему было лет тридцать, но он уже имел квалификацию машиниста первого класса и давно водил скорые поезда. Когда в наше депо прибыл первый мощный пассажирский паровоз серии "ИС", то на эту машину назначили работать Мальцева, что было вполне разумно и правильно. Помощником у Мальцева работал пожилой человек из деповских слесарей по имени Федор Петрович Драбанов, но он вскоре выдержал экзамен на машиниста и ушел работать на другую машину, а я был, вместо Драбанова, определен работать в бригаду Мальцева помощником; до того я тоже работал помощником механика, но только на старой, маломощной машине.

Я был доволен своим назначением. Машина "ИС", единственная тогда на нашем тяговом участке, одним своим видом вызывала у меня чувство воодушевления; я мог подолгу глядеть на нее, и особая растроганная радость пробуждалась во мне - столь же прекрасная, как в детстве при первом чтении стихов Пушкина. Кроме того, я желал поработать в бригаде первоклассного механика, чтобы научиться у него искусству вождения тяжелых скоростных поездов.

Александр Васильевич принял мое назначение в его бригаду спокойно и равнодушно; ему было, видимо, все равно, кто у него будет состоять в помощниках.

Перед поездкой я, как обычно, проверил все узлы машины, испытал все ее обслуживающие и вспомогательные механизмы и успокоился, считая машину готовой к поездке. Александр Васильевич видел мою работу, он следил за ней, но после меня собственными руками снова проверил состояние машины, точно он не доверял мне.

Так повторялось и впоследствии, и я уже привык к тому, что Александр Васильевич постоянно вмешивался в мои обязанности, хотя и огорчался молчаливо. Но обыкновенно, как только мы были в ходу, я забывал про свое огорчение. Отвлекаясь вниманием от приборов, следящих за состоянием бегущего паровоза, от наблюдения за работой левой машины и пути впереди, я посматривал на Мальцева. Он вел состав с отважной уверенностью великого мастера, с сосредоточенностью вдохновенного артиста, вобравшего весь внешний мир в свое внутреннее переживание и поэтому властвующего над ним. Глаза Александра Васильевича глядели вперед отвлеченно, как пустые, но я знал, что он видел ими всю дорогу впереди и всю природу, несущуюся нам навстречу, - даже воробей, сметенный с балластного откоса ветром вонзающейся в пространство машины, даже этот воробей привлекал взор Мальцева, и он поворачивал на мгновение голову вслед за воробьем: что с ним станется после нас, куда он полетел.

По нашей вине мы никогда не опаздывали; напротив, часто нас задерживали на промежуточных станциях, которые мы должны проследовать с ходу, потому что мы шли с нагоном времени и нас посредством задержек обратно вводили в график.

Обычно мы работали молча; лишь изредка Александр Васильевич, не оборачиваясь в мою сторону, стучал ключом по котлу, желая, чтобы я обратил свое внимание на какой-нибудь непорядок в режиме работы машины, или подготавливая меня к резкому изменению этого режима, чтобы я был бдителен. Я всегда понимал безмолвные указания своего старшего товарища и работал с полным усердием, однако механик по-прежнему относился ко мне, равно и к смазчику-кочегару, отчужденно и постоянно проверял на стоянках пресс-масленки, затяжку болтов в дышловых узлах, опробовал буксы на ведущих осях и прочее. Если я только что осмотрел и смазал какую-либо рабочую трущуюся часть, то Мальцев вслед за мной снова ее осматривал и смазывал, точно не считая мою работу действительной.

Я, Александр Васильевич, этот крейцкопф уже проверил, - сказал я ему однажды, когда он стал проверять эту деталь после меня.

А я сам хочу, - улыбнувшись, ответил Мальцев, и в улыбке его была грусть, поразившая меня.

Позже я понял значение его грусти и причину его постоянного равнодушия к нам. Он чувствовал свое превосходство перед нами, потому что понимал машину точнее, чем мы, и он не верил, что я или кто другой может научиться тайне его таланта, тайне видеть одновременно и попутного воробья, и сигнал впереди, ощущая в тот же момент путь, вес состава и усилие машины. Мальцев понимал, конечно, что в усердии, в старательности мы даже можем его превозмочь, но не представлял, чтобы мы больше его любили паровоз и лучше его водили поезда, - лучше, он думал, было нельзя. И Мальцеву поэтому было грустно с нами; он скучал от своего таланта, как от одиночества, не зная, как нам высказать его, чтобы мы поняли.

И мы, правда, не могли понять его умения. Я попросил однажды разрешить повести мне состав самостоятельно; Александр Васильевич позволил мне проехать километров сорок и сел на место помощника. Я повел состав, и через двадцать километров уже имел четыре минуты опоздания, а выходы с затяжных подъемов преодолевал со скоростью не более тридцати километров в час. После меня машину повел Мальцев; он брал подъемы со скоростью пятидесяти километров, и на кривых у него не забрасывало машину, как у меня, и он вскоре нагнал упущенное мною время.

Около года я работал помощником у Мальцева, с августа по июль, и 5 июля Мальцев совершил свою последнюю поездку в качестве машиниста курьерского поезда...

Мы взяли состав в восемьдесят пассажирских осей, опоздавший до нас в пути на четыре часа. Диспетчер вышел к паровозу и специально попросил Александра Васильевича сократить, сколь возможно, опоздание поезда, свести это опоздание хотя бы к трем часам, иначе ему трудно будет выдать порожняк на соседнюю дорогу. Мальцев пообещал ему нагнать время, и мы тронулись вперед.

Было восемь часов пополудни, но летний день еще длился, и солнце сияло с торжественной утренней силой. Александр Васильевич потребовал от меня держать все время давление пара в котле лишь на пол-атмосферы ниже предельного.

Через полчаса мы вышли в степь, на спокойный мягкий профиль. Мальцев довел скорость хода до девяноста километров и ниже не сдавал, наоборот на горизонталях и малых уклонах доводил скорость до ста километров. На подъемах я форсировал топку до предельной возможности и заставлял кочегара вручную загружать шуровку, в помощь стоккерной машине, ибо пар у меня садился.

Жанр: Классика

Год: 2012 год

Андрей Платонов. В прекрасном и яростном мире

В Толубеевском депо лучшим паровозным машинистом считался Александр Васильевич Мальцев.

Ему было лет тридцать, но он уже имел квалификацию машиниста первого класса и давно водил скорые поезда. Когда в наше депо прибыл первый мощный пассажирский паровоз серии «ИС», то на эту машину назначили работать Мальцева, что было вполне разумно и правильно. Помощником у Мальцева работал пожилой человек из деповских слесарей по имени Федор Петрович Драбанов, но он вскоре выдержал экзамен на машиниста и ушел работать на другую машину, а я был, вместо Драбанова, определен работать в бригаду Мальцева помощником; до того я тоже работал помощником механика, но только на старой, маломощной машине.

Я был доволен своим назначением. Машина «ИС», единственная тогда на нашем тяговом участке, одним своим видом вызывала у меня чувство воодушевления; я мог подолгу глядеть на нее, и особая растроганная радость пробуждалась во мне — столь же прекрасная, как в детстве при первом чтении стихов Пушкина. Кроме того, я желал поработать в бригаде первоклассного механика, чтобы научиться у него искусству вождения тяжелых скоростных поездов.

Так повторялось и впоследствии, и я уже привык к тому, что Александр Васильевич постоянно вмешивался в мои обязанности, хотя и огорчался молчаливо. Но обыкновенно, как только мы были в ходу, я забывал про свое огорчение. Отвлекаясь вниманием от приборов, следящих за состоянием бегущего паровоза, от наблюдения за работой левой машины и пути впереди, я посматривал на Мальцева. Он вел состав с отважной уверенностью великого мастера, с сосредоточенностью вдохновенного артиста, вобравшего весь внешний мир в свое внутреннее переживание и поэтому властвующего над ним. Глаза Александра Васильевича глядели вперед отвлеченно, как пустые, но я знал, что он видел ими всю дорогу впереди и всю природу, несущуюся нам навстречу, — даже воробей, сметенный с балластного откоса ветром вонзающейся в пространство машины, даже этот воробей привлекал взор Мальцева, и он поворачивал на мгновение голову вслед за воробьем: что с ним станется после нас, куда он полетел.

— Я, Александр Васильевич, этот крейцкопф уже проверил, — сказал я ему однажды, когда он стал проверять эту деталь после меня.

— А я сам хочу, — улыбнувшись, ответил Мальцев, и в улыбке его была грусть, поразившая меня.

Позже я понял значение его грусти и причину его постоянного равнодушия к нам.

Он чувствовал свое превосходство перед нами, потому что понимал машину точнее, чем мы, и он не верил, что я или кто другой может научиться тайне его таланта, тайне видеть одновременно и попутного воробья, и сигнал впереди, ощущая в тот же момент путь, вес состава и усилие машины. Мальцев понимал, конечно, что в усердии, в старательности мы даже можем его превозмочь, но не представлял, чтобы мы больше его любили паровоз и лучше его водили поезда, — лучше, он думал, было нельзя. И Мальцеву поэтому было грустно с нами; он скучал от своего таланта, как от одиночества, не зная, как нам высказать его, чтобы мы поняли.